Армянские очи

Та влюблённость из детства, сквозь годы туманной разлуки,
Под диктовку в три-четверти вальс напевает сейчас.
Моё девичье сердце дрожало под клавишей звуки,
Повторялись бемоли, про нас сочиняя рассказ.

Музыкант был мальчишкой, по возрасту схожим со мною.
Он не смел мне признаться, как я его сердцу мила.
Его чёрные очи светилась такою любовью!
Они что-то шептали, но я-то девчонкой была...

Были чёрные очи, как в клетке живущая птица,
Так грустны, как бемоли с печальным повтором своим.
Только в музыке чем-то Вартан мог со мной поделиться,
Только в музыке я становилась единою с ним.

Вальс сводил нас с ума, до костей пробирая при этом!
Мы кружились, и всё танцевало за нами кругом!
И земля была вальсом. И космос пульсировал следом.
А сегодня мне кажется, может, то было лишь сном?

Он в меня был влюблён, я же музыку просто любила,
Мир был сценой для нас, и занавес вальса завис,
Но ни разу любовь: "Это ты?" у меня не спросила,
А Чайковски так робко выглядывал из-за кулис.

И кружились по кругу армянские чёрные очи,
День же был светлоглаз и ребёнком казался тогда.
Как и мы, он не знал: пианино однажды закончит
Этот вальс, чтобы ноты по капле пролились в года...

Арменски очи

Моя детска любов, от мъглявия спомен излязла,
Ми тактува сега във три-четверти валсов такт.
Беше клетка за птица мойта още девича пазва,
И звъняха клавишите, а бемолите се повтаряха.

Музикантът момче бе, почти като мен на години.
И дори не посмяваше да ми каже, че ме обича.
Но очите му черни моя танц със тъга сподиряха.
И нашепваха нещо. Но аз бях само момиче…

Бяха черни очите му — клавиши в пианото старо,
И печални — почти като стенещите бемоли.
Само с музика нещо ми казваше оня Вартан.
Само с музика нещо за мечтите си дръзки се молеше!

А пък валсът бе луд! И прозвънваше в костите!
Аз редях шине след шине. И светът се въртеше!
И земята бе валс. И пулсираше даже и космосът.
Днес не знам: сънувам ли будна или това беше?

Той обичаше мен, аз пък – тази негова музика.
Ни веднъж любовта не попитах: „Ти ли си?”
Беше сцена светът. Всичко друго беше илюзия.
А Чайковски плахо надничаше зад кулисите.

Там кръжаха наоколо тези черни арменски очи,
А денят светлоок бе. А денят бе дете като нас.
Само дете не знаеше още, че пианото ще замолчи.
И ще капят отгоре в годините нотите неопазени...